Действительно, «горячий август» 2008 г. многое изменил. Он сломал прежний политический статус-кво на пространстве бывшего СССР. Впервые после его распада формальное признание в качестве независимых государств получили бывшие автономные образования, а не союзные республики. Да, спустя 10 лет количество стран, согласившихся с решением Москвы поддержать абхазскую и югоосетинскую независимость, по-прежнему невелико и ограничивается несколькими странами Латинской Америки и Океании. Но это тот случай, когда количественные параметры не так важны: Турецкую Республику Северного Кипра с 1983 г. признала только Турция, а Косово в течение 17 лет было признано одной лишь Албанией – важен прецедент. В 2008 г. Россия завершила процесс своей трансформации и из медиатора и миротворца превратилась в патрона абхазского и югоосетинского самоопределения, а Грузия укрепила свой выбор в пользу североатлантической и европейской интеграции.
В итоге установились две параллельные политико-правовые реальности: одни и те же территории – бывшие автономии Грузинской ССР – существуют в качестве провозгласивших независимость полупризнанных государств и оккупированных Россией территорий независимой Грузии. С тех пор попыток изменения сложившегося порядка с помощью военной силы не предпринимается. Присутствие России в Абхазии и Южной Осетии, а США и ЕС – в Грузии год от года растет, и это парадоксальным образом цементирует тот порядок, который установился 10 лет назад.
Важно понимать, что Абхазия и Южная Осетия оказались вне рамок грузинского политико-правового поля, образовательного и информационного пространства отнюдь не 10 лет назад. Они существовали в качестве непризнанных образований с начала 1990-х гг. вне всякой привязки к «казусу Косово» и поддержке России (о косовском прецеденте в отношении к постсоветским непризнанным республикам активно заговорили в лучшем случае с середины 2000-х гг., после того как увидели свет «руководящие принципы» по выработке статуса бывшего автономного края Сербии). Что касается позиции Москвы, то она на протяжении 1991–2008 гг. отнюдь не была прямой и неизменной. В 1996 г. Россия вместе с Грузией вводила санкции и блокаду Абхазии, а через год Евгений Примаков продвигал идею «общего государства» как основу для урегулирования грузино-абхазского конфликта. И не одна Москва, но в значительной степени и Тбилиси способствовал тому, что российские подходы на абхазском и югоосетинском направлении менялись не в пользу Грузии. Августовская война 2008 г. лишь формализовала то, что существовало до того де-факто. В Тбилиси как считали раньше, так и считают сегодня две частично признанные республики своими неотъемлемыми частями, а Москву – главным виновником «агрессивного сепаратизма». Для России ситуация иная. До 2008 г. Москва, хотя и с оговорками, признавала территориальную целостность Грузии. Сегодня же в российской «Концепции внешней политики» говорится о «новых реалиях в Закавказье» (т. е. по факту – о трех отдельных странах и необходимости их признания).
